Кто такой герой?
Согласно античным представлениям, герои появились на Земле в третьем – Медном веке истории человечества, после блаженного Золотого и менее благоприятного Серебряного Веков[1]. Самые знаменитые из героев происходили от богов и богинь. Так Геракл и Персей были сыновьями главы Олимпийских богов – Громовержца Зевса от земных женщин: первый – от Алкмены; второй – от Данаи. У героя Тесея отцом был повелитель морей Посейдон; наиболее прославленный греческий воитель Ахилл имел матерью породительницу всех рек – богиню Фетиду.
Эллада так же гордилась своими героями, как древняя Индия святыми, но и греческий народ, и народ индийский почитали мудрецов. «Герой», «святой» и «мудрец» – разные понятия, однако не всегда противопоставимые. Хитроумный Одиссей и разгадавший загадку Сфинкса – Эдип были героями-мудрецами.
Святые Индии успешно конкурировали в мудрости с богами, но проявляли героизм не столько в ратном деле, сколько в подвигах самоотречения. Конечно, для геройского поступка не обязателен выдающийся ум и праведное поведение, но, совершая подвиг, герой поступает и мудро, и свято. Кроме необычайной силы, герою требовались отвага, ловкость, а порой – и сообразительность.
Не будем говорить о всех двенадцати подвигах Геракла, напомним лишь о последнем – наитруднейшем подвиге героя, когда ему потребовалось применить не только беспримерную силу, но и недюжинную смекалку. Чтобы получить запретные золотые яблоки звездного Сада Гесперид, Гераклу пришлось на некоторое время заменить титана Атласа – держателя Небосвода – и нести на плечах нечеловеческую тяжесть Космоса. (Похоже, что древние знали о чрезвычайных космических перегрузках надземных путешествий!) Освободился Геракл от непомерной ноши посредством уловки: он сказал Атласу, что сначала положит на плечи подкладку, а потом вновь взвалит на них Небосвод...
Таким образом Геракл сумел благополучно вернуться на Землю с небесными трофеями. Попутно (до встречи с Атласом) сын Зевса одолел великана Антея – непобедимого сына богини Земли, что еще более подчеркивает метафорически-космический смысл иносказания о 12-м подвиге героя! Геракл за исключительные достижения – единственный из греческих героев, удостоившийся бессмертия на Олимпе.
Другой знаменитый герой Эллады, Персей, прославился поединком с Медузой Горгоной, которая умертвляла ужасным ликом каждого, превращая свою жертву в камень. Персею удалось отрубить голову Медузе, используя отражение ее на отполированном щите. И в этом случае герой продемонстрировал, кроме отваги и физической мощи, блестящую находчивость ума.
Звероподобные и антропоморфные чудовища фигурируют и в Античной мифологии, и в Феодальном эпосе, а на Руси – в былинном фольклоре. Не отголоски ли это доисторического периода владычества на Земле рептилий, археоптериксов, динозавров и гигантских человекообразных обезьян? Не от них ли ведут происхождение устрашающие Химеры и огнедышащие Драконы – попытаемся разобраться в дальнейшем. Но так или иначе, в древнем мире чудовищам противостояли герои, а в Средневековье – рыцари.
Кто такой рыцарь? Воин, закованный с ног до головы в металл и соблюдающий кодекс чести.
Легендарные подвиги рыцарей Круглого стола короля Артура[2], утверждавшие благородные заповеди добра, справедливости, верности присяге, служения даме сердца, помощи слабым, детям и обиженным, немало способствовали высокой репутации понятия «рыцарственности».
Представление о рыцаре (не обязательно в доспехах, с мечом и со щитом) как отважном, честном и достойном человеке сохранилось до наших дней, хотя реальные рыцари далеко не всегда соответствовали романтически-идеализированным образцам рыцарства... Но это – вековечная проблема расхождения Идеала в теории и претворения его на практике – едва ли разрешимая в условиях земной жизни.
Сложилась ложная альтернатива: если идеальная программа не получила должного осуществления, значит, она несостоятельна вообще. Например: пифагорейская этика, христианская (евангельская!) мораль, коммунистическая идея братства всех народов Земли...
Нет ли тут путаницы между пропыленной тропой в предгорье и белоснежно-чистой вершиной горы? Идеал подобен путеводной звезде, помогающей выйти на истинную дорогу, но назначение пути – не достижение наивысшей Цели, а приближение к Ней, ибо путь уходит в Беспредельность.
Призыв к Дальним Мирам, провозглашенный в Учении Света («Живой Этике»), ориентирует людей обратиться духовно к Надземному, осознать, что наш земной мир (физический, плотный, грубо-вещественный) и Дальние Миры близки и связаны, как сообщающиеся сосуды; что мы не затерянные Робинзоны, одинокие в океане Космоса, а бессознательные, полусознательные или (редкий случай) сознательные участники всех событий ничем не ограниченного Многомирья!
Эпоха Средневековья дала человечеству рекорды величайшей экзальтации веры, невиданные взлеты духа в Надземные Сферы и вместе с тем варварские взрывы безобразного мракобесия...
Противоречие? Нет – две стороны одной медали. Эзотерический закон гласит: где подъем сознания особенно сияющий – особенно неистово сопротивление сил тьмы. Возлюбивший всем сердцем Бога – вызывает демонов! Не покой, а смертельный бой ждет его. Вот почему человечеству, дабы не впасть в окончательный маразм, необходимы герои.
Юный Парсифаль услышал Небесный Зов и по указу Свыше отправился на поиски заветного Камня Грааля, излучающего энергии Света, Добра и Любви. При дворе короля Артура он был посвящен в рыцари и после многих приключений достиг замка Монсальвата – обители воинского братства храмовников или тамплиеров, бело-черное знамя которых символизировало нравственную чистоту и сокровенную тайну. В этом замке Парсифаль узрел Камень Грааля и стал Хранителем Его.
Выдумка? Фантазия? Сказка? Но что такое сказка? Это – квинтэссенция реальности, может быть, в каких-то частностях не совпадающая с исходным материалом; однако по сути более достоверная, чем любая фактография!
Для большинства людей решающую роль в восприятии окружающего играет общепринятая идеология – парадигма, через призму которой преломляется в сознании обывателя каждое явление земного (феноменального) или Надземного (астрального, ментального либо ноуменального) характера. Синкретичное мировоззрение древних стремилось к балансу между земным и Небесным, явным и таинственным, рациональным и Божественным. Парадигма Средневековья нарушила этот баланс заведомым преобладанием чудесных факторов в людской жизни.
Когда в XVIII веке Энциклопедия «просветителей» потеснила в Европе Библию, сложилась противоположная парадигма бесчудесья, объясняющая все явления и процессы в природе исключительно научно-естественными причинами. Повседневный жизненный опыт подсказывал обывателю (не важно – профану или профессору), что мифы, легенды, «предания старины глубокой» с их типичными персонажами – героями, прекрасными девами, чудовищами, добрыми волшебниками и волшебницами, злыми колдунами и отвратительными ведьмами, нечистыми силами и святыми, исполненными благодати, – выдумки, вздор и легко опровержимые фантазии с позиции здравого смысла.
Здравомыслию противостоит интуиция. Замечательные поэты, герои, мудрецы и святые следовали интуиции, наитию, озарению и откровению. Среди них абсолютно отвергал здравый смысл чемпион безрассудства – Дон Кихот.
Единственный в летописях рыцарства, Дон Кихот прославился подвигами как бы наоборот. Судьба, Карма или воля Сервантеса заставляла Дон Кихота попадать в самые курьезные ситуации, представляющие с поверхностной точки зрения – «конфуз» или «фиаско».
Нарицательной стала фраза «воевать с ветряными мельницами», т.е. попусту растрачивать силы в безнадежной борьбе за выполнение ложной задачи. Происхождение этого выражения – эхо наиболее знаменитого подвига Дон Кихота. Но и все последующие «виктории» рыцаря – в принципе варианты схватки с ветряной мельницей...
Что же? Правы были те, кто потешались над ним и осуждали его как сумасброда или даже безумца? По-видимости, да. Однако, безобидная деревянная мельница, с иной точки зрения, таит такое же коварство, как деревянный конь, оставленный греками троянцам. Говорят: «дарованному коню в зубы не смотрят». Так-то оно так, но лучше бы троянцы проверили, какие зубы у коня!
Историки и археологи не сомневались, что «Илиада» Гомера – плод вольного художественного творчества. Трои на Земле не существовало. Дон Кихот по имени Шлиман, кстати, – не историк и не археолог, нашел и раскопал Трою, разрушенную данайцами.
Здравый смысл апеллирует к очевидности: очи видят, что Солнце вращается вокруг Земли.
Дон Кихот по имени Коперник, несмотря на ежедневно повторяющееся очевидное явление, осмелился доказать обратное.
Можно привести еще сколько угодно примеров обманчивости очевидного, но окончательную точку в этом вопросе ставит аксиома эзотеризма: очевидное – Майя.
Дон Кихот Сервантеса воевал не с ветряными мельницами, а с очевидностью Майи.
Именно Майя – инициатор специфических грубоватых словечек и поговорок в русле здравомыслия: «Не вылезай!»; «Не лезь на рожон!»; «Лбом стену не прошибешь!»; «Тебе что – больше всех надо?!» Требование равнения «на всех» – здесь ключевое.
Оппоненты – гонители и губители Дон Кихотов – люди «каквсеки». Их установка (явная или замаскированная): каждый «некаквсек» подлежит остракизму, а то и уничтожению. Это – зоологический закон Природы, одинаковый для всех родов и видов живности.
Герой Сервантеса ступил на стезю странствующего рыцаря, когда времена рыцарства в Испании миновали. Поэтому в критике вульгарно-социологического толка Дон Кихоту приклеили ярлык реакционера, пытавшегося повернуть ход истории назад – в феодальное прошлое...
Да, Дон Кихот огненным сердцем и вдохновенной душой служил благородным рыцарским идеалам, сложившимся в эпоху феодализма. Но есть Идеалы и идеалы. С большой буквы – Вечные Идеалы, заповеданные Учителями человечества – Буддой, Лао-Цзы, Конфуцием, Пифагором, Платоном, Моисеем, Христом, жившими аж при рабовладельческом строе. Кто ныне назовет их рупорами рабовладельческой идеологии?!
Кому-то может показаться неуместным упоминание величайших Провозвестников Духовной Мудрости рядом с литературным персонажем, пытавшимся возродить рыцарский кодекс доблести, чести и славы. Но, во-первых, этот кодекс в главных пунктах совпадает с Учениями названных Водителей человечества; во-вторых, Дон Кихот в романе Сервантеса выступает не только как ратоборец во имя Прекрасной Дамы, в защиту Справедливости и Добра, но, что самое важное, как убежденный служитель и наставник Света, мыслитель и моралист, проповедующий Непреходящие Истины.
Широкие читательские круги, привлеченные занимательно-парадоксальным сюжетом романа, трагикомическими приключениями Рыцаря Печального Образа, не обратили внимания на его глубоко поучительные речи, достойные Посвященного. К тому же в многочисленных сокращенных переизданиях (особенно для детского возраста) эти речи вовсе отсутствовали, значит, были достоянием преимущественно литературоведов.
Между тем подлинная душа Дон Кихота обнаруживается не в эксцентриаде его абсурдных (с позиции здравого смысла) поступков, а в рассуждениях, напоминающих диалоги Сократа в передаче Платона, в поучениях, исполненных духовной чистоты и возвышенности. Высказывания героя Сервантеса опровергают ходульное представление о нем, как фанатике одной идеи... Тысячи раз нет!
Дон Кихот – великий гуманист. Он не только знаток всех деталей и тонкостей корпоративно-рыцарского катехизиса, но и обладатель разносторонних знаний, универсально образованный человек, о котором Санчо Панса (простодушный, но необычайно сметливый слуга рыцаря) говорит: «Как примется он нанизывать изречения и давать советы, так ему впору не то, что одну кафедру взять под мышку, а надеть по две на каждый палец и начать направо и налево проповедовать... Чего он только не знает!»
Предоставим слово Дон Кихоту, так отвечающему на попытку ошельмовать избранную им миссию и деятельность на ее поприще:
«…По-вашему, это бесплодное занятие и праздное времяпрепровождение – странствовать по миру, чуждаясь его веселий и взбираясь по крутизнам, по которым доблестные восходят к обители бессмертия?.. Я – рыцарь и, коли будет на то воля Всевышнего, рыцарем и умру. Одни шествуют по широкому полю надутого честолюбия, другие идут путем низкой и рабской угодливости, третьи – дорогою лукавого лицемерия, четвертые – стезею истинной веры, я же, ведомый своею звездою, иду узкой тропой странствующего рыцарства, ради которого я презрел житейские блага, но не честь».
Это кредо оскорбленного и возмущенного рыцаря совершенно соответствует принципиальным установкам эзотеризма, утверждающего: 1) целесообразность смены мест обитания (темные стрелы настигают недостаточно подвижного деятеля); 2) необходимость непрестанного духовного восхождения для бессмертия высшего Эго; 3) выбор узкой горней тропы наверх, а не расхожей дольней дороги вниз...
Узкий путь подвижнически-самоотверженной жизни не раз провозглашается в речах Дон Кихота:
«Я знаю, что стезя добродетели весьма узка, а стезя порока широка и просторна, и знаю также, что цели их и пределы различны, что путь порока, широко раскинувшийся и просторный, кончается смертью, путь же добродетельный и утомительный, кончается жизнью, но не тою жизнью, которая сама рано или поздно кончается, а тою, которой не будет конца...»
Об эфемерных земных успехах обывателей и звездном рейтинге героев:
«Странствующим рыцарям надлежит более радеть о славе будущего века там, в небесных эфирных пространствах, ибо эта слава вечная, нежели о той суетной славе, которую возможно стяжать в земном преходящем веке и которая, как бы долго она не длилась, непременно окончится вместе с дольним миром, коего конец предуказан...»
Прозрачное напоминание о прямо не названном Армагеддоне, разразившемся на Земле спустя 318 лет после написания романа! И веский аргумент против абсолютизации физического мира на планете! Приземленное сознание панически боится, что в результате Армагеддона наступит «конец света»... На самом деле, согласно «Откровению святого Иоанна», в итоге последней глобальной битвы на планете наступит «конец мрака» и начнется Эра Света!
Как посвященный в истинное знание рыцарь может помочь глупцам, психика которых искажена уловками и прельщениями Майи? «Единственно, чего я добиваюсь, это объяснить людям, в какую ошибку впадают они, не возрождая блаженнейших тех времен, когда ратоборствовало странствующее рыцарство, – говорит Рыцарь Печального Образа. – Между тем в наше время леность торжествует над рвением, праздность над трудолюбием, порок над добродетелью, наглость над храбростью и мудрствование над военным искусством, которое безраздельно царило и процветало в золотом веке и в век странствующих рыцарей».
Перечисленные нравственные уродства характерны (увы!) не только для того «нашего времени»... Они присущи всем временам безыдеальных парадигм.
Но защитники Идеалов не сдают своих позиций: «Наш долг в лице великанов сокрушить гордыню, – учит Дон Кихот, – зависть побеждать великодушием и добросердечием, гнев – невозмутимостью и спокойствием душевным, чревоугодие и сонливость – малоедением и многободрствованием, любострастие и похотливость – верностью, которую мы храним по отношению к тем, кого мы избрали владычицами наших помыслов, леность же – скитаниями по всем странам света в поисках случаев, благодаря которым мы можем стать и подлинно становимся не только христианами, но и славными рыцарями».
Порицаемые за гордыню «великаны» – здесь – не обязательно непомерно большие люди. «Великанами» по их подавляющей («великой») роли могут быть заурядные карлики.
Общеизвестный персонаж Свифта – путешественник, испытавший необыкновенные приключения, оказался в плену у лилипутов, существ еще меньших, чем карлики.
Вполне логично, что в последующем путешествии, попав в страну «настоящих» великанов, Гулливер понял: по своему ничтожному умственному уровню они все те же лилипуты. Вот почему Гулливер отвратился от всех людей, независимо от внешних различий, скрывающих лилипутское убожество.
Вот почему Дон Кихот отчаянно воевал с «великанами», очень похожими на раздутые мыльные пузыри...
Причудливые до невероятия метаморфозы очевидного, подмены и превращения по прихоти незримых астральных режиссеров подтверждает Агни Йога:
«Замечали, как астральные существа могли принимать любые формы и творить различные облики» («Знаки Агни Йоги», 604).
Дон Кихот безошибочно разгадывал подстроенные закулисными супостатами всевозможные капканы и западни на его пути, что не мешало ему предварительно мужественно претерпевать тумаки, ушибы и прочие так называемые преткновения судьбы. Он, по его словам, «спотыкаясь и падая, то срываясь, то вновь подымаясь», приветствовал преграды и радовался им совершенно в духе будущих Адептов Светлого Братства – Великих Рерихов!
Что касается феномена магических изменений объектов, Дон Кихот догадывался о его истинной подоплеке: «Все вещи странствующих рыцарей представляются ненастоящими, нелепыми, ни с чем не сообразными...
Все они как бы выворочены наизнанку. Однако на самом деле это не так, на самом деле нас всюду сопровождает рой волшебников, – вот они-то и видоизменяют, и подменяют их, и возвращают в таком состоянии, в каком почтут за нужное, в зависимости от того, намерены они облагодетельствовать нас или же сокрушить».
Вероятно, посредством чувствознания Дон Кихот постиг, что главный его преследователь – злой волшебник Фрестон. Кроме того, благородный искатель подвигов подозревал в темных происках против него чародеев разных регионов Земли: «Я – странствующий рыцарь... из тех, кому суждено наперекор самой зависти, а равно и всем магам Персии, браминам Индии и гимнософистам Эфиопии, начертать свое имя в храме бессмертия, дабы оно послужило примером и образцом далеким потомкам и дабы странствующие рыцари будущего знали, какие пути ведут к наивысшему почету на ратном поприще».
Не являются ли подчеркнуто «воительные» декларации Дон Кихота неким диссонансом к его – в высшей степени миролюбивой – миссии?
Олицетворивший Собою идеал Миролюбия, Христос, изрек: «Не мир пришел Я принести, но меч».
Из трех обязанностей Агни йога на первом месте стоит обязанность воина (затем – пахаря и проводника).
Святость не в устранении от борьбы, а в концентрации духовной энергии на борьбу со злом и хаосом. Сами Небеса берутся с боем!
Поэтому неудивительно, что Дон Кихот назвал свою философию, объемлющую множество наук, непосредственно не связанных с воинским искусством, «Наукой странствующего рыцарства». Он говорил:
«Это такая наука, которая включает в себя все или почти все науки на свете; тому, кто ею занимается, надо быть законоведом... богословом... врачом... астрологом... математиком... Ему надлежит твердо верить в Бога и быть верным своей даме, чистым в помыслах, благопристойным в речах; великодушным в поступках, смелым в подвигах, выносливым в трудах, сострадательным к обездоленным и, наконец, быть поборником истины, хотя бы это стоило ему жизни».
Йогическое начало Дон Кихота, кроме героической самоотверженности и ментальной сопричастности с Надземным, сказывается в суждении рыцаря о диалектике объективно-субъективного процесса хода истории, меняющего правила игры согласно изменению обстоятельств:
«Может статься, рыцарство и чародейство нашего времени идут не по тому пути, по которому они шли в старину. И еще может статься, что коли я – рыцарь нового времени, ищущего приключений, то появились и новые виды чародейства, и новые способы похищения очарованных».
Индивидуальные «похищения очарованных» в XX в. стали массовыми. В Живой Этике говорится, что Князь Мира сего ради культа самости придумал зеркало. Но этого ему было мало. По всей вероятности, при его активном содействии появился телевизор, который превратил значительную часть человечества в загипнотизированных и одурманенных паралитиков, «заживо погребенных» на многие часы высиживания «мыльных опер», «помойных пасторалей» и «кошмарных дьяволиад»...
Результат поп-культуры, псевдокультуры, анти-культуры – аморализация общества: вместо героя – убийца; вместо закона – беспредел; вместо любви – секс; вместо Бога – банк...
Эпоха Сервантеса – преддверие последующей глобальной эпидемии скептицизма, цинизма и сатанизма. Но уже тогда Дон Кихот понимал безнадежность диалога между соколом и ужом. Однако уповал на Божественное Произволение: «Большинство людей держится того мнения, что не было на свете странствующих рыцарей, я же склонен думать так: пока небо каким-либо чудом не откроет, что таковые воистину существовали и существуют, всякие попытки их разуверить будут бесполезны, в чем я неоднократно убеждался на деле».
Когда же произойдет чаемое рыцарем-провидцем чудо?
«Одному Богу дано знать времена и сроки, и для Него не существует ни прошлого, ни будущего, для Него все – настоящее», – отвечает Дон Кихот. Иначе говоря, поскольку Бог вне времени, Он вне сроков, как человек, пишущий на листе бумаги, вне бумаги. Гипотетический плоскатик-двумерец, обитающий на листе, не переступит черты-границы перед ним, а человек-трехмерец («бог» относительно плоскатика) – над всеми двумерными ограничениями.
Мистик в лучшем смысле этого слова, Дон Кихот самого высокого мнения об астрологии, но не о шарлатанах, выдающих себя за ее специалистов: «Всякие никудышные бабенки, мальчишки на побегушках и самые дешевые сапожники воображают, будто составить гороскоп легче легкого, и своим враньем и невежеством подрывают доверие к этой поразительно точной науке».
Не о наших ли годах вещает герой Сервантеса? Кто может сосчитать всех нынешних лжеучителей, предсказателей, телепатов, экстрасенсов, белых и черных магов, медиумов и прочих скороспелых, занимающихся саморекламой «оккультистов»? Реклама в большинстве случаев это – рев хлама, а среди ясновидящих сколько затесалось тех, кого надлежит назвать скорее «грязновидящими».
Как свет Истины притягивает бесов-гасителей, старающихся потушить священный огонь, так воскресшая, словно Феникс из пепла, древняя Наука притягивает имитаторов-мошенников, профанирующих и компрометирующих ее.
Извращение представлений и понятий в Испании конца XVI века, носящее несомненную печать сатанизма, отразилось на вынужденном признании Рыцаря Печального Образа: «Весь подлунный мир – клубок козней и противоречивых устремлений».
Но никакие горькие наблюдения и тяжкие испытания не заставили Дон Кихота впасть в уныние: «Все, что на свете творится, доброе или же дурное, совершается не случайно, но по особому предопределению Неба, и вот откуда изречение: «Каждый человек – кузнец своего счастья».
Как герой Зигфрид собственноручно выковал себе меч для бессмертного подвига, так мудрец Дон Кихот сковал не столько натуральные, сколько символические доспехи, непробиваемые для злого умысла, тупого отрицательства, ехидной насмешки, черной клеветы и коварной интриги.
Энтузиазм и просветленный оптимизм Дон Кихота как-то не вяжется с прозвищем «Рыцарь Печального Образа», данным ему Санчой Пансой и сохранившимся в литературном обиходе. Конечно, это чисто внешний рисунок героя, отвечающий гротескно-прискорбным (опять же с поверхностной точки зрения!) коллизиям, беспрерывно возникавшим с ним. Сам Дон Кихот, с честью выдержавший экзамен встречи со львом, по требованию бесстрашного рыцаря, выпущенного из клетки, назвал себя «Рыцарем Львов». А еще правильнее было бы величать его «Рыцарем рыцарей», потому что навряд ли кто-либо из доблестных предшественников Дон Кихота – в условиях полного непонимания и абсолютного неприятия – проявил бы такое неколебимое постоянство в беззаветной преданности рыцарским идеалам.
Неизбежен вопрос: чем же объяснимо заключительное «раскаяние» Дон Кихота, отказ от провозглашенной им «Науки странствующих рыцарей»?
Правомерно ли в конце романа Сервантеса признание Дон Кихотом банально-убогой догмы земного одномирия в противовес истинной Доктрине Многомирной Взаимосвязи и Взаимодействия?
Неужели злополучное «поражение» (на земном плане) могло кардинально изменить мировоззрение того, кто, несмотря ни на какие препоны, с неистощимой энергией и неистребимым упорством выполнял свою программу, никогда ни на йоту не отступая от избранной им линии поведения?
Возможно ли отречение от себя прямодушного и обязательного Дон Кихота, если перед третьим (последним) путешествием за подвигами он с непреклонной решимостью заявил: «Странствующим рыцарем я и умру»?!
Нельзя не верить в искренность Дон Кихота – знаменосца Рыцарства, ибо слова его подтверждены делом – крестным ходом мученически-героических странствий: «Чародеи вольны обрекать меня на неудачи, но сломить мое упорство и мужество они не властны».
Однако нашелся «чародей», перед которым Рыцарь Львов оказался бессильным. Этим «чародеем» был великий создатель уникального Мечтателя из Ламанчи – Мигель де Сервантес.
Первоначально задуманный Сервантесом как персонаж карикатурный, олицетворение ходульно-напыщенного фигуранта рыцарского романа, беспощадно осмеянного автором[3], Дон Кихот от одного диковинного приключения к другому, от одного философского высказывания к последующему постепенно обретал черты достоверного живого лица, подлинно героической натуры с безупречными нравственными правилами и эзотерически-глубоким мышлением. И тут, параллельно с небывалым подвигом Дон Кихота – бескомпромиссной борьбой с очевидностью, подспудно начинается утаенная между строк романа борьба Дон Кихота с его создателем, поединок художественного образа с гениальным, но деспотичным, пытающимся подчинить этот образ своему предварительному намерению, творцом.
Замечательные литературные образы оживают, вырастают и, как дети, иногда перерастают своих родителей.
Дон Кихот перерос Сервантеса.
Эзотерика учит, что порожденные людьми мыслеобразы живут самостоятельной жизнью, тем более – получившие всеобщую популярность и признание.
Проблема «отцов и детей» всегда чревата неожиданностями. Каждый казус, случавшийся с благородным рыцарем, был в то же время дуэлью между Персонажем и Писателем. Последний мастерски-изобретательно и неизменно-любезно ставил первого в самые неловкие положения. И выигрывал, выигрывал так легко и так часто, что вовсе не заметил, как проиграл Дон Кихоту. Проиграл, когда заставил его предать себя, растоптать огненное Сердце, героичную Душу и мудрый Дух...
Сервантес подменил Дон Кихота подобием раскаявшегося Галилея, а Дон Кихот был непреклонным Джордано Бруно!
Между тем великий писатель владел чувством меры.
На протяжении всего обширного двухтомного романа, сочиненного ради развенчания рыцарства, автор Дон Кихота, с одной стороны, когда добродушно, когда язвительно подтрунивал и подсмеивался над ним, а с другой – с благосклонной терпимостью и плюралистической уважительностью предоставлял возможность своему герою в репликах и речах защищать проникновенно-эзотерическое мировоззрение рыцаря-мудреца.
Но в финале романа «золотая пропорция» отношения Писателя к Персонажу явно не соблюдена Сервантесом. Та жалкая исповедь, которую он вкладывает в уста умирающего страдальца, не может принадлежать Дон Кихоту. Она задумана автором в угоду парадигме бесчудесья и противу логике, психологии и всему менталитету Персонажа искусственно навязана ему...
Истинное завещание Дон Кихота содержится не в заключительной 74-й главе второго тома, а в 20-й главе первого тома, где Рыцарь рыцарей обращается к верному оруженосцу со следующими знаменательными словами:
«Друг Санчо! Да будет тебе известно, что я по воле небес родился в наш железный век, дабы воскресить золотой.
Я тот, кому в удел назначены опасности, великие деяния, смелые подвиги... я тот, кто призван воскресить Рыцарей Круглого Стола... затмить... весь сонм славных странствующих рыцарей былых времен, ибо в том веке, в котором суждено жить мне, я совершу столь великие и необыкновенные подвиги, перед которыми померкнет все самое блистательное, что было совершено ими».
Это не высокопарное краснобайство, не бравада гордеца и не зазнайство самости. Это сбывшееся пророчество.
В наше время кому памятны славные имена когда-то знаменитых рыцарей – Ланселота, Гаваина, Роланда и другие? Разве лишь книгочеям и филологам... Но все знают имя Дон Кихота. И почти все помнят его Прекрасную Даму – Дульцинею из Тобоза.
Прекрасная Дама – прежде всего Дама Мечты, а затем уже Избранница Воображения влюбленного.
Древние греки почитали Афродиту – богиню Любви и Красоты, но различали две ее ипостаси: Афродиту-Пандемос (всенародную) и Афродиту-Уранию (Небесную).
Из Любви Небесной (в отличие от любви земной) в XII веке в Провансе (Франция) возник культ Прекрасной Дамы.
Прекрасная Дама была не обязательно красавицей, не обязательно знатной, не обязательно знакомой или виденной тем, кто ее избрал. Трубадур Джауфре Рюдель воспел «любовь далекую», воспел принцессу Триполитанскую, о которой слышал, но никогда не лицезрел воочию.
Дон Кихот в беспримерной борьбе с очевидностью превзошел не только подвиги рыцарей, но и рекорды трубадуров. Дама его сердца не имела ни единой точки соприкосновения с так называемой реальностью. Однако ни в какой корреляции с реальностью он принципиально не нуждался: «Мне достаточно воображать и верить, что добрая Альдонса Лоренсо прекрасна и чиста <...> она представляется так, как я того хочу и в рассуждении красоты, и в рассуждении знатности, и с нею не сравнится Елена, и до нее не поднимется Лукреция и никакая другая из славных женщин протекших столетий... А люди пусть говорят что угодно, ибо если невежды станут меня порицать, то строгие судьи меня обелят».
Дон Кихота нисколько не смущало: конкретен или абстрактен предмет его Любви, заключающейся в служении Прекрасной Даме и верности Ей: «Одному Богу известно, существует Дульцинея на свете или же не существует; вымышлена она или же не вымышлена, – в исследовании подобного рода нельзя заходить слишком далеко».
Тонкий Мир – это мир реально существующих мыслеобразов, которые для плотного (земного) мира ирреальны. Для сознания, объемлющего Многомирье, явь творчества мысли столь же несомненна, как явь творчества Природы. Все так называемые «воздушные замки» – в какой угодно форме – «овеществлены» на ментальном плане.
Дон Кихот только потому постоянно «попадал впросак», что жил сразу в нескольких мирах, раздражая и возмущая ничего не понимающих обитателей одномирья. Слепой от рождения, естественно, не воспринимает мира зрячего; непосвященный не приемлет Многомирья посвященного, слишком сложного, странного – и потому страшного для слабой, вялой и ленивой мысли.
Закономерно в глазах обывателей Дон Кихот представлялся загадкой. Решали они ее очень просто: «безумец».
Предосудительно нарочитое усложнение проблемы. Но упрощению, вопреки непростой истине, – нет прощения!
Загадку Дон Кихота разгадывали не одни глупцы.
Крупнейшие писатели мира с душой, объемлющей и земное, и Надземное, – Байрон, Гюго, Гейне, Тургенев, Достоевский, Мережковский – каждый по-своему во многом разгадали тайну бессмертного рыцаря.
Во многом, но не до конца, ибо величие Дела Дон Кихота (по сути понятое и приветственно поднятое ими) во всех аспектах непостижимо без прожектора эзотеризма, свет которого с особенной яркостью вспыхнул в наше время.
Мигель де Сервантес в заголовке романа назвал своего героя «хитроумным», как Гомер величал (совершенно заслуженно) Одиссея. Но Дон Кихот никогда и ни с кем не хитрил. И слава Богу, что обходился без этого сомнительного для Праведника таланта!
Зато его отличали другие редкие достоинства.
В мировой литературе нет героя по сочетанию лучших качеств – доброты, сердечности, благородства, отваги, великодушия, мудрости, верности Даме, чистоты помыслов, огненности устремления, светлости Цели – сопоставимого с ним. Может быть, за одним исключением – князя Мышкина из «Идиота» Достоевского. Мышкин – безоружный Дон Кихот, Рыцарь без рыцарской атрибутики...
Эволюция «человека не от мира сего», Воина Света как бы завершена: Предшественник воевал в негодных для земных успехов доспехах; Последователь (другая индивидуальность в другом времени) – совсем без них.
Результат священный: проигрыш в жизни (преходяще- иллюзорной) – выигрыш в Жизни (вечно-истинной)!
Достоевский в романе «Идиот» объединил тему «Рыцаря Печального Образа» Сервантеса с темой «Бедного рыцаря» Пушкина. По существу – это одна тема – Вершинного воплощенного Духа, проявленная в Вершинном воплощенном Характере на фоне превратных псевдореалий физического мира.
Аглая у Достоевского традиционно заблуждается в «комичности» Дон Кихота, но глубоко права в отождествлении последнего с «Бедным рыцарем», который, по ее словам: «Тот же Дон Кихот, но только серьезный, а не комический. Я сначала не понимала и смеялась, а теперь люблю «рыцаря бедного», а главное – уважаю его подвиги»[4].
Бедный рыцарь, будучи христианином по рождению, не исполнял обрядов, предписанных церковью, но всю жизнь посвятил служению Богоматери и посмертно удостоился (по Ее благоволению) райского блаженства. Стихотворение Пушкина за классически-романтическим убранством таит герметическую истину: можно не принадлежать ни к какой религии и почитать Матерь Мира как Прекрасную Даму Небес, Символ Изначальной Творческой Гармонии, Эмблему Красоты и Любви, преображающей Хаос в Космос.
Языческая Венера и христианская Мадонна – ипостаси Матери Мира.
Так замыкается круг Наивысшего для людского представления священного понятия:
Афродита-Урания, Прекрасная Дама, Святая Дева, Матерь Мира.
Пожалуй, ни один литературный персонаж, знакомый всем от мала до велика, с имиджем Лидера, Фаворита, Оригинала или Монстра (Робин Гуд, Дон Жуан, Ромео, Гамлет, Фауст, Воланд и др.) не воспроизведен в изобразительном искусстве в таком количестве, как герой Сервантеса.
Первоклассные художники от Доре до Пикассо запечатлели в иллюстрациях к роману и в шедеврах графики незабываемый угловато-остроконечный силуэт невообразимо худого и длинного рыцаря...
Очень и более того – чрезвычайно – похоже!
Но во всех вариантах мы видим всего лишь оболочку Дон Кихота...
Когда Геракл был посмертно вознесен на Олимп, в преисподней – Аиде – осталась тень могучего героя.
Подлинный портрет Дон Кихота находится на картинке к 21-му (Нулевому) Аркану Таро под названием «Безумный». Там изображен нелепый Человек в шутовском колпаке и разорванной одежде. Не обращая внимания на разинутую пасть крокодила перед ним и преследующую собаку, он решительно шагает к пропасти. В правой руке его Жезл – символ сакральной Власти.
Этот – не то шут, не то сумасшедший, – невзирая на все опасности очевидного, совершает Подвиг Мудрости.
Невозможно точнее и утонченнее наглядно представить неординарную нравственную ауру «Рыцаря Печального Образа», «Рыцаря Львов», «Рыцаря рыцарей всех времен»!
21=7+7+7. Три Семерки по эзотерической комбинаторике совместимы в трехзначное число 777, являющееся показателем воплощений человека на Земле, показателем прекращения процесса инкарнаций, т.е. 21 как код 777-ти, – Нулевое число. Цифровая последовательность при совмещении Двадцати Одного и Нуля в трехзначное число 210 опять же доказывает конечную завершенность числа 21. Именно в 21-й главе «Откровения святого Иоанна» происходит Преображение физического мира планеты, иначе говоря, земной прежний плотный мир превращается в Нулевой!
Божий Град устанавливается на Новой Земле под Новыми Небесами. И среди первых «званных» и «избранных» будет Воин-Мудрец.
Дон Кихот не побежденным, а Победителем, как рыцарь Света, как Идеал Героя войдет в Новый Мир.